Unknown - Страница 16

Быть вечно шестнадцатилетним кажется прекрасным, пока ты действительно об этом не задумаешься. Потом уже это не будет такой заманчивой перспективой.

Кошачьи глаза Магнуса были ясными, золотисто‑зелеными.

– Глядя вечности в лицо, – произнес он. – Не так уж это весело, да?

Прежде, чем Саймон смог ответить, вернулась Мариза.

– Где Алек? – спросила она, оглядываясь в недоумении.

– Он пошел навестить Изабель, – ответил Саймон, прежде чем Магнус успел заговорить.

– Очень хорошо, – Мариза разгладила свой пиджак, хотя он не был помятым. – Если вы не против…

– Я поговорю с Камиллой, – сказал Магнус. – Но я хочу сделать это один. Если ты захочешь подождать меня в Институте, я присоединюсь к тебе там, когда закончу.

Мариза колебалась.

– Ты знаешь, о чем ее спрашивать?

Взгляд Магнуса был непоколебим.

– Я знаю, как с ней разговаривать, так что, да. Если ей хочется что‑то сказать, она мне это скажет.

Они, кажется, оба забыли о присутствии Саймона.

– Мне тоже уйти? – спросил он, прерывая их поединок взглядов.

Мариза взглянула на него, полу‑отвлеченная.

– Ах, да. Спасибо тебе за помощь, но больше мы в ней не нуждаемся. Если хочешь, можешь идти домой.

Магнус вообще ничего не сказал. Пожав плечами, Саймон повернулся и пошел к двери, которая вела к ризнице и выходу на улицу. Он задержался у двери и оглянулся назад. Мариза и Магнус все еще разговаривали, хотя охранник уже держал приоткрытой дверь Института, готовый выйти. Казалось, только Камилла помнит о том, что он вообще здесь. Она улыбалась ему от своей колонны, ее губы изогнулись в уголках, а глаза сияли обещанием.

Саймон вышел, и дверь за ним захлопнулась.

– Это происходит каждую ночь. – Джейс сидел на полу, скрестив ноги, его руки обнимали колени. Он положил нож на кровать рядом с Клэри; она положила на нож руку, пока он говорил – скорее, чтобы успокоить его, нежели если бы она нуждалась в защите. Вся энергия, казалось, ушла из Джейса, и даже голос его казался пустым и далеким, пока он говорил с ней так, будто обращался с большого расстояния.

– Мне снится, что ты приходишь ко мне в комнату и мы… начинаем делать то, что только что делали. И потом я ударяю тебя. Я режу тебя или душу или ударяю тебя, и ты умираешь, глядя на меня своими зелеными глазами, в то время как твоя жизнь утекает между моими руками.

– Это всего лишь сны, – мягко сказала Клэри.

– Ты только что видела, что это не так, – сказал Джейс. – Я не спал, когда взял нож.

Клэри знала, что он прав.

– Ты переживаешь, что сходишь с ума?

Он медленно покачал головой. Волосы упали ему на глаза, но он их отдернул обратно. Его волосы отрасли слишком длинными; он давно не стриг их, и Клэри задалась вопросом, думал ли он вообще об этом. Как она могла не обратить внимания на синяки под его глазами, обкусанные ногти и его истощенный вид? Она была так обеспокоена, любил ли он ее, что не могла думать ни о чем другом.

– Я не так уж обеспокоен этим, – сказал он. – Я волнуюсь, что могу ранить тебя. Я боюсь, что какой бы яд не разъедал мои сны, он проберется в мою сознательную жизнь и я… – казалось, ему сдавило горло.

– Ты никогда бы не ранил меня.

– Этот нож был у меня в руке, Клэри, – он взглянул на нее, а затем отвернулся. – Если я раню тебя…

– его голос надорвался. – Сумеречные охотники погибают молодыми очень часто, – сказал он. – Мы все знаем это. И ты хотела стать сумеречным охотником, и я никогда бы не остановил тебя, потому что не мое дело говорить тебе, что делать со своей жизнью. Особенно, когда я также принимаю этот риск. Кем бы я был, если сказал тебе, что для меня в порядке вещей рисковать жизнью, а для тебя нет? Поэтому я думал о том, каково мне будет, если ты умрешь. Бьюсь об заклад, ты тоже думала об этом.

– Я знаю, каково это, – сказала Клэри, вспоминая озеро, меч и кровь Джейса на песке. Он был мертв, и ангел возвратил его обратно, но те минуты были худшие в ее жизни. – Мне хотелось умереть. Но я знала, как ты разочаруешься во мне, если я так просто сдамся.

Он едва заметно улыбнулся.

– И я подумал то же самое. Если ты умрешь, я не захочу жить. Но я не покончу жизнь самоубийством, ведь что бы ни ждало нас за порогом смерти, я хочу быть там с тобой. И если я убью себя, я знаю, ты никогда не заговоришь со мной снова. В любой жизни. Поэтому я буду жить и пытаться что‑то сделать в своей жизни, пока снова не смогу быть с тобой. Но если я причиню тебе боль, если я стану причиной твоей смерти, не останется ничего, что бы смогло удержать меня от уничтожения самого себя.

– Не говори так. – Клэри чувствовала, как мороз пробрал ее до мозга костей. – Джейс, ты должен был рассказать мне.

– Я не мог, – его голос был твердым, не терпящим возражений.

– Почему нет?

– Я думал, что я Джейс Лайтвуд, – сказал он. – Я подумал, что, может быть, мое воспитание не повлияло на меня. Но теперь я думаю, что, может быть, люди не способны измениться. Может быть, я всегда буду Джейсом Моргенштерном, сыном Валентина. Он растил меня десять лет, и может быть, это пятно никогда не отмоется.

– Ты думаешь, что это из‑за твоего отца, – сказала Клэри, и в ее голове пронесся отрывок истории, рассказанной ей однажды Джейсом, что любить – значит разрушать. А потом она подумала, как странно, что она зовет Валентина отцом Джейса, хотя его (Валентина) кровь текла в ее жилах, а не Джейса. Но она никогда не относилась к Валентину, как к отцу. А Джейс да. – И ты не хотел, чтобы я знала?

– Ты все, чего я хочу, – сказал Джейс. – И может быть, Джейс Лайтвуд заслуживает того, чтобы получить все, что он хочет. Но Джейс Моргенштерн нет. Где‑то внутри я должен это знать. И я не буду пытаться разрушать то, что у нас есть.